|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Несколько лет тяготило меня осознание факта, Лису наивно мечталось, что в этой поэме с начала Ну и, конечно, какой же Гомер без кровавейшей драки? Думать не надо, однако, что это поэма-движуха В общем, советую всем, как нахлынет желание остро,
Массовое образование убило классическое. Это раньше считалось, что главным является вовсе не понимание окружающего мира, всех его взаимосвязей и взаимозависимостей, а только натаскивание в знании древних текстов, создававшее общие интересы и способность считывать аллюзии. Теперь без знания наизусть «Илиады» и «Одиссеи» можно считаться сведущим человеком. Кажется. Я вот только в 31 добрался до «Одиссеи». И то потому, что друг на своей свадьбе вручил ее мне за то, что я добрался до этой самой свадьбы за пару тысяч километров от нынешнего места обитания. После этого шансов не читать более не стало. Сначала я достаточно долго в книгу вживался. Нет, я не скажу, что она показалась мне скучной. С порога она набрасывается на тебя удивительными деталями семейной жизни трехтысячелетней давности. Брачные обряды, возможность сватовства к супруге, давно покинутой мужем. Отправка жены в дом отца, выкупы, признаки бесчестия и многое, многое удивительное другое. Но это не сразу тронуло меня. Удивляет другое – необычная компоновка. Не ждите линейного повествования – вас ожидают флешбеки, отступления, боковые линии, отвлеченные рассуждения, и все это подано комплексно и взаимоувязано. Это впечатляет, значит уже тогда у греков было понимание банальности, общих мест. И уже тогда они хотели видеть и слышать оригинальное, необычное. Вторая половина повествования, после дивных ужасов, описанных самим Одиссеем при отсутствии живых свидетелей (было ли?), оглушает тебя диким зверством, раскроенными черепами, обилием крови и прочими прелестями, на фоне которых и обычный уровень средневекового зверства начинает казаться достаточно гуманным. Этот нарастающий саспенс, когда женихи сам себя влекут к гибели, а Одиссей медленно и нарочито озорно готовится к окончательной расправе – это заставляет читать с интересом. Хорошо выписан и образ Пенелопы. Она провоцирует женихов, требует подарки, умножая богатства дома, надеясь на то, что как-нибудь от них можно будет избавиться. Когда же муж открывается ей, она далеко не сразу признает его, сомневается, просит известных только им двоим подробностей. В книге много мести, рассуждений об общественном порядке, понимания нестабильности человеческих отношений. Нет и следа какой-либо наивности, упрощения, все очень психологично и серьезно. Почему потом человечество испытало столько регрессов? Почему потом было столько наивного, неверного, упрощенного, если уже три тысячи лет назад люди умели видеть все в комплексе?
1. «Одиссея» и «Анна Каренина» versus «Илиада» и «Война и мир» Лично для меня «Одиссея» ровно настолько же интереснее «Илиады», насколько «Анна Каренина» интереснее «Войны и мир». При этом, если «Илиаду» нередко сравнивают с «Войной и миром» (в том числе и сам Толстой это делал), то и «Одиссею» вполне можно попытаться связать с «Анной Карениной». Сравнения, действительно, не совсем высосанные из пальца. В конце концов системообразующей темой и в «Илиаде», и в «Войне и мир» является война; опять-таки одной из центральных тем и в «Одиссее», и в «Анне Карениной» является тема супружеской верности. Можно зайти и еще чуть дальше и сказать, что физические мытарства Одиссея в «Одиссее» замещаются душевными терзаниями Левина в «Анне Карениной» (причем мытарства эти на определенном этапе подводят как Одиссея, так и Левина к мыслям о самоубийстве). Параллели, конечно, чем далее, тем становятся все более натянутыми, но все же: все помнят знаменитую сцену, когда Левин вручил свой «грязный» дневник Кити и как та была шокирована. Вы удивитесь, но в «Одиссее» есть аналог и этой сцены. Вспомните, в самом конце Одиссей взял, да и рассказал Пенелопе о всех своих приключениях. Я подозреваю, что он сильно смягчил свой рассказ, но в любом случае ни одна Пенелопа на свете не была бы в восторге, узнав, что ее благо(не)верный Одиссей так долго пребывал на острове у Калипсо – в полном, так сказать, с ней уединении. Чем они там занимались, черт возьми? Да, именно этим. 2. Вопрос на засыпку Кстати, относительно мытарств Одиссея я хочу задать вам вопрос на засыпку. Вопрос такой: происходит ли в «Одиссее» следующее – «Одиссей (с товарищами) оказывается запертым в пещере циклопа Полифема, но чудесным образом спасается, выколов циклопу его единственный глаз»? Тоже мне вопрос, скажете вы! Конечно, происходит. И эпизод с Цирцеей тоже происходит? Тоже. А вот и неверно, или, точнее, не совсем верно. Ничего такого в «Одиссее» не происходит. Все, что с ним произошло, Одиссей рассказывает феакийскому царю Алкиною, то есть все это рассказывается, а вовсе не происходит. Вот возвращение Одиссея в Итаку и избиение женихов - это да, это действительно происходит. А в чем разница-то? Так в том-то все и дело, что разницы никакой нет. Читателю все равно – происходит нечто в тексте или рассказывается, потому что все, что бы ни происходило в литературе – все это рассказывается. Стирание этой грани довольно много говорит о самой сущности литературы - и именно поэтому внимательному читателю все же полезно видеть эту стирающуюся грань. 3. Загробный кошмар Едва ли найдется хоть один выдуманный людьми загробный мир, который бы, в целом, производил более безотрадное впечатление, чем загробный мир в «Одиссее». Правда у этого царства мертвых вроде бы есть один плюс – ад, как таковой, отсутствует, и никого ни на каких сковородках не поджаривают и на крючьях не подвешивают, что бы они там ни натворили в земной жизни. Просто человек после смерти превращается в свою тень, в вечном сокрушении об утраченной жизни парящую в окружении таких же бестелесных горемык. Так и хочется воскликнуть: «О, Господи! Избави!» Собственно, Ахиллес так и говорит, когда Одиссей пытается его хоть как-то утешить: «Здесь же, над мертвыми царствуя, столь же велик ты, как в жизни В общем, лучше быть живой собакой, чем мертвым Ахиллесом. Но точнее следует сказать так: уж чем ТАКОЙ загробный мир, лучше бы не было никакого, и человек со смертью совсем бы прекращался. Хотя человеку и трудно примириться с мыслью о небытии, но вот как раз ТАКОЕ посмертное бытие должно бы склонить весы раздумий в пользу небытия. А уж как, посетив царство мертвых, мог продолжать жить Одиссей – это вообще выше моего понимания. Зная наверняка, что венцом всех земных трудов (совершенно независимо от образа жизни) будет столь жалкая вечная участь и продолжать жить? Но и умереть нельзя – а то участь эта станет реальностью. Что делать? Апория Одиссея. Но, слава Зевсу, Одиссей к рефлексии не склонен, а потому он продолжает свою одиссею. 4. Избиение женихов Под конец обращусь к сцене избиения женихов. Сцена эта интересна тем, что ее, конечно, не могло бы быть в реальности. Вы скажете, что много чего из «Одиссеи» не могло бы быть в реальности, да пожалуй, и почти ничего, но здесь невозможность носит особый характер. Скажем, циклоп невозможен как сказочный персонаж, но избиение-то как раз вполне физически возможно. Можно сказать и так, что один Одиссей, пусть и с несколькими помощниками, не смог бы совершить такое дело – это тоже верно, и все же избиение сущностно-невозможно еще и по другой причине, которая, кстати, в «Одиссее» ясно указана. Совершив расправу, Одиссей обрек бы себя на месть со стороны всех родных и близких убиенных: Но и другою тревогой мое озабочено сердце: Весьма характерный эпизод, ясно показывающий, что без абсолютно чудесного божественного вмешательства и думать нечего, чтобы как-то спастись от мщения родни. И уж, конечно, Одиссей, с его крайне земным, расчетливым умом, понимает это лучше других. Поэтому, даже если бы он обладал приблизительным паритетом сил (в сравнении с женихами) – все равно он ничего бы не смог поделать. Пожалуй, на это можно возразить, что конечно, убивать женихов до крайности опасно, но у Одиссея просто не было другого выбора. Так ведь если бы это было так! Подумайте сами: зачем вообще надо их убивать? Необходимость убиения женихов вытекает только из того, что к этому неуклонно подводит повествование (то есть расправа над женихами предполагается чем-то самим собой разумеющимся), но вовсе не из того, что происходит в повествовании. А что происходит? Во время отсутствия Одиссея, полагая, что он уже отправился в царство мертвых, в его дом вошла целая ватага знатнейших мужей – предлагая свои руки и сердца Пенелопе. Ситуация неприятная, но и не выходящая из ряда вон. Стоит объявиться Одиссею и сватовство само собою прекратится. Главный же грех женихов состоит том, что они расхищают имущество Одиссея – ежедневно пожирая его коз, баранов и свиней. Да, это действительно большая обида, но караемая, очевидно, не смертью, а возмещением ущерба. Более того, как вы помните, Евримах прямо предлагает Одиссею полюбовное разрешение конфликта: … ты, Одиссей, пощади нас, И что же Одиссей? Обрадован тем, что все так разрешилось? Ничуть: Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный: Это, конечно, полная чепуха, совершенно противоречащая всему, что хотя бы отдаленно напоминает здравый смысл. Очень надо обрекать себя на верную смерть или в настоящем (в бою с женихами) или еще вернее в будущем (месть родни) при том, что ему предлагают полную компенсацию ущерба. Вместе с тем, следует признать, что невозможность осуществления этой сцены очевидно уступает невозможности обойтись БЕЗ этой сцены. Избиение женихов - не просто одна из ключевых, но абсолютно сюжетно-образующая сцена, без которой все надо переделывать. Нет этой сцены – нет и «Одиссеи». В самом деле: представьте, что Одиссей вернулся и заключил с женихами полюбовное соглашение – никакого драматизму! Нет, он должен отомстить, хотя месть его многократно превосходит содеянное женихами и противоречит здравому смыслу. Делай, что должен, а остальное уладит Афина. 5. Альтернативная концовка: абсурдистский реализм Между прочим «Одиссея» предполагает и другую концовку, которую можно назвать то ли реалистической, то ли абсурдистской. Помните, когда Одиссей прибыл в Итаку, его попросту чуть было не сожрали его же собственные собаки (собаки, охраняющие его стада): Вдруг вдалеке Одиссея увидели злые собаки; Данная концовка реалистична, потому что так вполне могло бы произойти, но с точки зрения литературы это была бы, наверное, самая абсурдная концовка из всех, которые только возможно представить. Больше всех удивилась бы все та же Афина:)
Отправляясь в тюрьму, которая закончилась для него расстрелом, Николай Гумилев взял с собой две книги – Евангелие и Гомера. Если выбор первой понятен, то выбор второй далеко не очевиден. Какую бы книгу взяли вы – нет, не в тюрьму, пусть будет мирный и довольно заезженный пример – на необитаемый остров? Энциклопедию юного натуралиста? Художественную литературу – чтобы уходить в мир сладостной мечты от тягот поедания жуков? Или нечто фундаментальное и начальное – азбука, словарь – чтобы вырастить оттуда, как из семени, литературу вашего личного необитаемого острова? Посмотрите внимательнее - кажется, «Одиссея» Гомера вполне подходит. Она сладостна. Что может так заставить обмирать сердце, как история вечного возвращения неузнанного – до поры! – героя? Он может прийти вернувшимся из несправедливого изгнания королем, потерянным в детстве и уже возмужавшим наследником, даже прекрасным принцем из совсем девичьих сказок! И стар, и млад верит и представляет себя то Одиссеем – ищущим путь к родному дому (о, как же все мы хотим найти свой истинный дом, что бы это ни значило!), то Телемаком – ожидающим триумфального возвращения отца и воцарения справедливости. Из поэмы Гомера, действительно, родилась европейская литература. От наивных пересказов мифов в средневековых сказках до таких далеких по времени и расстоянию произведений как обязательный ирландский «Улисс» или шведское «Удивительное путешествие Нильса с дикими гусями». Да что там, любое путешествие через препятствия принято называть «одиссеей». Но вернемся к самой книге, о которой среди громких слов и бесконечных литературоведческих отсылок как-то забывают. Все с детства знают сюжет, но мало кто вдумчиво читал ее во взрослом возрасте. А она ведь стоит затраченных усилий! Да, в начале надо настроиться на укачивающий темп эпоса, со «сказочными» повторами, с торжественными эпитетами, которые соседствуют с совершенно бытовыми деталями. Читать надо не торопясь, лучше – летом, когда наше скромное солнце хоть как-то напоминает прекрасного Гелиоса Гомера. Всмотритесь в этот мир – как он и поэтичен, и конкретен: темнеющие по вечерам дороги, золотой песок, изменчивое и живое море (греки – мореходы!), густо населенные духами пещеры, сверкающие стены городов. Как юн этот мир и как невинен, как по-детски жесток и бесконечно далек от самокопаний XX века. Открытием стало для меня, что сюжет не линеен, а выстроен так, что сделал бы честь и современному драматургу. В первых главах-песнях мы не видим Одиссея, но только слышим от богов и людей о нем и его злоключениях. Потом является он сам – наконец, долгожданный! – и сам рассказывает и о циклопе Полифеме, и о Сцилле с Харибдой. Даже после тщательно подготовленной развязки остается вопрос – удастся ли Одиссею найти ту самую землю, где не властен Посейдон? Читать Гомера можно по-разному. Можно возводить на нем все здание уже знакомой европейской литературы – это будет увлекательной умственной игрой. А можно читать его - как в первый раз, слушать напевную сказку, отражения которой встречал сотни раз, и – наконец, долгожданную! – обретаешь саму, словно Телемак своего отца-Одиссея.
Считается, что древние в силу замшелости старых времён не слишком-то разбирались, как правильно строить историю. Всё так строго, прямолинейно, сперва десять страниц о намерениях, а затем со всеми подробностями - вот видит поэт куст и в духе акына описывает каждую веточку, потом следующий и так все кусты, пока герой не добредёт до места, оставив читателя выковыривать из мозгов знания о флоре местной топографии, пустившие гекзаметровые корни прямо в мозжечок. Гомер с лёгкостью, с которой перегибают хитон об колено, ломает стереотип. Хо-па и Ахиллес уже буйствует, что одного Патрокла ему мало и требуется пара-тройка рабынь противоположного пола, а Телемах наконец начинает интересоваться, какого чёрта у них весь дом полон мужиков явно не родственного происхождения. Кто такой Ахиллес, кто такой Телемах, кто такой потерпевший, куда он пошёл? Читатель узнаёт об этом где-то в середине произведения, правда со всеми сопутствующими античным певцам подробностями, которые должны помочь выстроить генеалогическое древо от менторовского времён юности любовника в городе Фивы до дяди Димитриоса, который ловил тебя за руки в Афинах и настойчиво обещал райское наслаждение в отеле "У Эвридики". Древние тексты отпечатываются в неокрепших мозгах, как священные письмена, которые надо выучить наизусть до зубовного скрежета, чтобы как горох от стенки от ученика отскакивали фразы о "маленьком человеке", "мыслях о судьбе России" и горькая литания, которую надо барабанить на скорости равной космической: "хоть-редко-хоть-в-неделю-раз-аминь". Смысл при зубрёжке не воспринимается и вообще искать смысл в классических книгах считается чем-то кощунственным, вроде как разбирать молитвы и наивно интересоваться, что такое "днесь". Классические произведения давят своим монолитным совершенством, которое не должно быть испачкано такой мерзкой субстанцией, как мысль недостойного - золотой век критики прошёл и теперь "думать над произведением" абсолютно равнозначно "посягать". Но кто сказал, что я лапочка и милочка? Займусь-ка я небольшим кощунством и посягну (вот тут нарисуйте себе перед мысленным взором картину: я в латексе, в сапогах на остром каблуке, с хлыстом и нагло посягаю!). И даже скажу больше: а настолько ли прост старикашка Гомми, как нам его пытаются представить? Ну, начал он эпос с середины, эка невидаль. Но нет ли у вас, зайки мои, ощущения, что Гомер очень аккуратно и почти прозрачно ввёл в повествование мотив "ненадёжного свидетеля"? Если честно и строго между нами (я знаю, мой образ в латексе так вас заворожил, что вы меня не выдадите), но Одиссей в поэме предстаёт редкостным ослом. Его совершенно не слушаются его люди. Он им говорит не ходите к Церцее, они идут, пока Одди Лаэртский не жертвует своим комиссарским телом на ложе колдуньи, он им говорит не жрать стада Гелиоса, так войско не только вынуждает его остановиться на острове, так и хрумкает священных животных только так. Но давайте сделаем финт хвостом (вернее, я буду делать, а вы - любуйтесь) и сообразим, что мы не видим ни одно из приключений Одиссея, мы только слышим о них. Гомер не берёт на себя труд, как "всевидящий автор", который подробно описывал, кого обдиил Дий и как Афина принимала рядом с покровительствуемыми героями почему-то вид юноши, и вдруг вкладывает всё путешествие только в уста Одиссея, который что-то лениво гонит во время пира у Алкиноя: "Ой, устал, ой, не могу говорить, ну ладно, уговорили". И вот тут я вам скажу, что сам Гомер Одиссею отнюдь не верит. Особенно показателен в этом смысле спуск в ад. Если диалоги с Тиресеем и матерью действительно выглядят диалогами, то дальнейшие попытки изобразить царских/божеских любовниц выглядят тупой хрестоматией с пересказам постельных олимпийских слухов тысячелетней давности. Мол, слушатели знают, кто кого родил, а врать о большем сил нету, глаза слипаются, с утра на корабль ваще. Нет, может, Гомер писал всё это в режиме строгого дедлайна - "Эй, Гомер, если завтра не сдашь следующую песнь, царь сократит тебя со службы. Сократит на целую голову". Или он заранее рассчитывал, что легенды забудутся, а он протоколировал пересыпы своих богов со смертными, чтобы во времена Возрождения хоть было что рисовать. Но, сдаётся мне, что "мастер подробностей" вдруг становится настолько сухо косноязычен при пересказе "Сборника историй о трахнутых Зевсом", что тут попахивает одним - слов мало не у Гомера (кто-то может представить, как у Гомера заканчиваются слова??), а у Одиссея. Алкиною Лаэртид вешает на уши ровно то, что тот хочет слышать. Разумеется, во всём виноваты спутники Одиссея, а не он сам (а что ещё расскажет человек, который погубил всё войско и корабли?), но если начать разбирать поступки самого Улисса, становится очевидно, что прозвище "многомудрый" ему дала разве что Афина в благодарность за... не будем уточнять за что. Обуянный жадностью Одиссей идёт без приглашения в гости к Полифему, чтобы стрясти с него подарочков. Когда выясняется, что подарками тот не богат и вообще воспринимает визиты как гастрономическую витаминную биодобавку, то одиссеиты как-то странно медлят. В экранизациях циклоп сажает свой ужин в клетку, но на самом деле в эпосе - гуляй по пещере, сколько влезет. Даже оружие не отобрал. Но циклопа "многомудрый" не убивает, так как потом некому будет отвалить камень от пещеры, что приводит к тому, что циклоп съедает ещё двоих. Объясняю для тех, у кого плохо с визуальным воображением. Вот циклоп берёт одного, берёт второго, все сидят, точат мечи, радуются, что взяли не их, под крики свежёванных товарищей. Известный сюжет, когда Одиссей, благодаря уму (обожали этот ум подчёркивать в моих детских антологиях греческих мифов), слушает песни сирен, вообще не об его уме говорит. Способ подсказала Калипсо в плату за любовь. Фактически мы получаем рассказ человека, который десять лет скитался из постели в постель, растеряв всех людей, за которых нёс ответственность и всё своё имущество. Многомудрый? Нет уж, Гомер вполне сознательно выставляет его многосимпотным, которому везёт исключительно потому, что не только нимфы (которые ни подтверждать, ни опровергать рассказ Лаэртида уж точно не будут), но и Афина очаровалась хорошеньким царём. Задолго до изобретения психологии Гомер уже пользовался приёмами психологической прозы. Для достоверности он добавлял эпизоды, которые не влияли на сюжет, но при этом создавали сильную эмоциональную составляющую. К таковым могу отнести коротенькую сюжетную линию Элпенора. По пьяной сурдинке парень заснул на крыше и забыл об этом, радостно кинувшись на призыв "Выходим" куда-то в сторону мощённого двора. А далее последовало наказание не равное совершённому, он стал бессловесным призраком, постепенно забывающим земную жизнь. И эти эпизоды, которые призваны воздействовать на слушателя, особенно контрастно смотрятся в моменты, когда Гомеру следует подчеркнуть ложь Одиссея. Такие эпизоды короче, практически полностью лишены интересных подробностей, говорят об общих местах. Верю ли я в то, что поэму писал не один человек, а если и один, то был слеп? Не верю. Это типичная теория "нового времени", когда, чтобы сослыть учёным, требовалось скосить зрачки к переносице и прогундосить "Не один умный человек не будет верить в существование какого-то там Рамзеса и кто может поверить, что один человек может написать целых пять книг?". *впрочем, если подумать, ничего особо с тех времён не изменилось* Однако, и у "Иллиады", и у "Одиссеи" очень точная, ярко выраженная симметричная структура, которая не могла возникнуть просто при соединении песен, принадлежащих разным авторам (простите, зайчики, но я люблю придерживаться при исследовании фактов, а не игр в "можешь ли ты поверить"). И почти нечеловеческая визуальная составляющая, когда из десятка образов, описывающий одно явление, девять - это те, для создания которых требовались два глаза, если не все четыре. Потому мне представляется человек, который писал поэму не только для царей и ради вознаграждения, но и ради собственного удовольствия. Чтобы во время исполнения радовать самого себя скрытыми смыслами, понятными только наблюдающим за ним богам и вздыхающему в Аиде духу Одиссея.
Сначала они бесят несказанно - эти герои и боги в своих хитонах и хламидах. И если дьявол в деталях, то Гомер адски жжот. Потому как описывается всё: начиная от оружия, одежды, кораблей (кстати, а список-то их в Илиаде что ль?), заканчивая мельчайшим гвоздиком и предметом обстановки. Потом родословные эти. Рехнуться можно. Вот ахейский пацанчик появляется на сцене и понеслось - его предки в трёх, пяти и более коленах, их потомки в бесчисленных количествах, и чё каво, и почему, и чего там было с троюродным дядькой с материнской стороны. Да, вчитываться тяжело первые страниц пятьсот, а потом случается чудо и Гомер утаскивает тебя прямо на дно - в тёмные, сокровенные воды. И гекзаметр встаёт в полный рост и шарашит, шарашит тебя дубиной по голове - и ты в Древней Греции, в пиршественном зале, мудозвоны-женишки пируют, Телемах перемигивается с Одиссеем, Афина шерохается где-то рядом и всё чудит, всё колдует - то она Одиссея старит, то молодит, то уменьшает, то увеличивает, Пенелопа наверху на постели, залитой слезами, Эврилох, добродушнейший и добрейший, удаляется с пира, а у тебя на лице танцует пламя факелов, ты чуешь запах дыма и жаренного мяса, и вино блестит в золотых чашах, мужики ржут и гомонят, и тебе ужасно хочется наваляшить женихам вместе с Одиссеем. И ты так ясно их видишь, что становиться плевать на зубодробительный гекзаметр, и очень хочется узнать про троюродного дядьку вон того и пятиюродную тётку вот этого.
Ты куда, Одиссей,
От жены, от детей? Одиссей, Одиссей, Милый Одиссей, милый Одиссей! - Шла бы ты домой, Пенелопа!
Приятно было читать. Старалась делать это вслух, понемногу, соблюдая ритм. Очень успокаивает, на самом деле :) Замечательно то, что сюжет поэмы не линеен. В первых песнях мы вообще не видим Одиссея, а лишь слышим о его странствиях от богов и людей. Потом появляется он сам и рассказывает о своих приключениях - о Сцилле с Харибдой, циклопе Полифеме... Это создает некое напряжение, усиливает интерес читателя. Темы затронуты самые разные, актуальные и по сей день: возвращение домой, отношения отцов и детей, женская верность и преданность. Не зря говорят, что из произведений Гомера родилась европейская литература, ведь эти мотивы с тех древних времен неоднократно повторялись в мировой литературе. Сам Одиссей мне симпатичен, он кажется более "живым", чем тот же Ахилл из "Илиады", уж не знаю почему. А вот боги Олимпа порой раздражают своими капризами и тщеславием. Самой малости достаточно им, чтобы отвернуться от героя или расположиться к нему. Также для меня было странно столь спокойное отношение героев к убийствам - это, мол, воля богов. Таким образом, это снимало с людей ответственность за убийства и прочие не очень хорошие вещи. В целом, мне понравилось, о потраченном времени не жалею и, возможно, буду перечитывать. Всем советую хотя бы попробовать начать читать, через пару-тройку песен привыкаешь к стихотворной форме и начинаешь получать удовольствие :) Каждый день плывут корабли Одиссея, Падают дожди, поднимается солнце, И отвагу в сердце не унять. Сколько бы веков Над землёй не промчалось, Будут жёны слёзы ронять у причала, Так устроен мир, что подолгу не могут Корабли у пристани стоять. |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
